Виктор Цой родился в Ленинграде 21 июня 1962 года в семье преподавателя физкультуры Валентины Васильевны Цой и инженера Роберта Максимовича Цоя. Братьев и сестер у Виктора не было.
Виктор был русским наполовину: мать Валентина Васильевна - русская, коренная ленинградка, ее муж - кореец, родом из Казахстана.
У Виктора с раннего детства проявились склонности к рисованию. Он хорошо рисовал, лепил. Поэтому родители с четвертого класса (в 1974 году) определили его в художественную школу, где он и проучился до 1977 года. Он читал много хороших книг, родители привили сыну вкус к чтению.
Но в тоже время нельзя сказать, что Виктор был примерным сыном:
"А я вообще не считаю, что родители могут чему-то научить. Ребенок - это человек с собственной судьбой, и, мне кажется, мы слишком много значения придаем, так сказать, формированию личности родителями, - последнюю фразу он произносит с издевкой, продолжая, - родители могут дать образование там, что угодно, а личность формируется сама, под влиянием окружающей среды. Но на одних одна и та же среда влияет так, на других - иначе..." (Из интервью после концерта в Алма-Ате, 1989 г.).

Юность прошла с гитарой в руках и у магнитофона, прослушивая редкие в то время записи зарубежных рок-групп, с жадностью впитывая дух рок-н-ролла и свободы:
"...Пели песни Максима, Цой в некоторых вещах был аранжировщиком и басистом, ничего не писал тогда, поскольку Максим относился к нему несколько иронически, что ли... Когда же мы остались с ним, два бездельника, я чуть ли не каждый день стал приезжать к нему по утрам. У него любимое занятие было - снимать с пленки (воспроизводить с магнитофонной записи аккорды на слух). Или читать. С ушами все в порядке, снимает, как рентген. Дженнифер Раш снял, что удивительно! Там маразматические аккорды, очень сложно... Сидит с гитарой, а ноги всегда выше головы... Как-то так получилось, что мы с Цоем стали главными бездельниками. И жили рядом, у парка Победы. Там, где сейчас его родители живут. Пока Максим (Пашков) не поступил в институт, мы встречались каждый день. Тем более что у меня дома стояла аппаратура... Собирались у меня, значит. Пили, гуляли, дурака валяли". (Из воспоминаний Андрея Панова).

Первоначально группа Цоя называлась "Гарин и Гиперболоиды", но в этом названии он чувствовал какую-то избыточную фантазию, несоответствующую настроению и времени. Он хотел чего-то иного - короче, холоднее, глубже. Вместе со своим соратником Рыбой (Рыбиным) он перебирал слова чуть ли не целый день и, в конце концов, так ничего и не найдя, остановился на первом попавшемся. Первым попавшимся - в виде светящейся в ночи вывески кинотеатра - было слово "Кино". Но в этом якобы случайном выборе была та точность, неожиданность и глубина, которую Цой искал. Кино - место, где можно спрятаться от этого идиотского мира, место, где можно укрыться хотя бы на полтора часа от убожества жизни, от вечерней окраины, от серых лиц прохожих... Это темный зал и светящийся экран, на котором кто-то проживает на наших глазах иллюзорную жизнь. Кино - это всегда приключение, которое всегда кончается. И всегда начинается заново - с каждым новым сеансом.

Становление Цоя как музыканта и рокера происходило отнюдь не сразу, прежде чем он нашел свой стиль в рок-музыке прошли долгие годы юношеских метаний из стороны в сторону и творческого поиска:
"Я познакомился с Виктором Цоем году в 1981-м. Тогда мы жили рядом - у парка Победы, метрах в четырехстах друг от друга. Пожалуй, мы не были друзьями - скорее, приятелями. Мне кажется, что друзей у него вообще не было, - от него всегда исходил какой-то специальный флюид одиночества".
"Цой и Рыбин заходили к нам с женой чуть ли не каждый второй день, приносили кучу сухого вина (в основном "Ркацители" дагестанского разлива по 1 руб. 70 коп.), пели новые песни, болтали, иногда оставались ночевать". (Из воспоминаний Михаила "Майка" Науменко).
"Мне очень понравились его песни. Сразу. Я тогда по юности и глупости считал себя крутой рок-звездой и мэтром. Естественно, начал давать ему советы. Кое-что рекомендовал и подправлял. Что-то из этого он принимал. Скажем, в "Бездельнике" слово "мама" - от меня. И таких примеров немало. Я же познакомил его - по-моему, по его просьбе - с БГ, который, в принципе, и сделал ему всю карьеру". (Михаил Науменко).

Молодой Цой как-то сказал, что он был панко-хиппи. Стремление познать новое в тесных рамках советского строя, который так ненавидели и презирали все российские рокеры, двигало наших подпольщиков в те годы на поиски новых музыкальных форм выражения протеста. Цой был неоромантиком, с одной стороны наивным и мечтательным юношей, с другой стороны с уже устоявшимися взглядами на жизнь, которым он не изменял больше никогда:
"Есть люди, которым доверяю, и есть люди, которым я не доверяю. Есть люди, в чей искренности сомневаться не приходится, и есть люди, которые мне кажутся нечестными. Допустим, тот, кто два-три года назад кричал, как это ужасно, как это все омерзительно, какое это подонство и пошлятина, сейчас кричит, какие они замечательные, наши рокеры, какие они молодцы и борцы за правое дело...". (Из интервью Виктора Цоя газете "Молодой ленинец" Волгоград, 1989 г.).
"Я не могу как-то "анализировать" друзей. У них есть и недостатки, и достоинства. Твоими друзьями они становятся не потому, что обладают набором всех положительных качеств, а по каким-то другим причинам".
"Я не хочу браться кого-либо судить. Если человек делает так, как я бы не сделал, все равно я не могу сказать, что он не прав, предатель... Каждый сам творит свою биографию...". (Из интервью Виктора Цоя газете "Молодой ленинец" Волгоград, 1989 г.).

Два первых Альбома Кино "45" и "46", несмотря на свежее восприятие музыки в техническом плане, получились весьма слабыми:
"У меня не было тогда абсолютно никакого стиля. В голове была парочка каких-то рок-н-ролльных ходов, ну, и понятие - как должно быть хорошо. Только свое понятие - больше ничего. Научился я играть сам, а потом уже пошел в джазовую школу - думал, что там научат чему-нибудь. Но ничего нового там не узнал. Хотя, может быть, и узнал. Не помню".

Цой не сразу нашел свой облик, не сразу вписался в образ романтического панка, предсказанный ему Гребенщиковым. Поначалу, он понимал романтизм как нечто внешнее. На первых концертах в ленинградском рок-клубе, когда группа "Кино" состояла из него самого и Алексея Рыбина по кличке Рыба, он выходил на сцену в кружевах, обильно украшенный стекляшками, изображавшими брильянты. Он использовал грим и разукрашивал себе лицо (вернее, лицо ему разукрашивала его жена Марианна) - намек на грохотавших тогда по всему миру "Kiss". Это был, в сущности, зигзаг, уход в сторону, поиск самого себя в мире, похожем на музей личин и масок. Отбросив, в конце концов, всю эту бутафорию, Цой вернулся к аскетичной простоте. Тут он нашел то, что искал: соответствие звука и образа.

Борис Гребенщиков познакомился с Цоем в середине 80-х, и эта встреча во многом оказала влияние на его судьбу: "Познакомились мы, как известно, в электричке, когда ехали с какого-то моего концерта в Петергофе, где теперь находится Ленинградский университет. Судя по тому, что я ехал один, там был сольный концерт. И они подсели ко мне - Витька и Рыба, то есть Леша Рыбин. Кстати, и гитара оказалась, и Витька спел пару песен. А когда слышишь правильную и нужную песню, всегда есть такая дрожь первооткрывателя, который нашел драгоценный камень или там амфору Бог знает какого века, - вот у меня тогда было то же самое. Он спел две песни. Одна из них была никакой, но показывала, что человек знает, как обращаться с песней, а вторая была "Мои друзья идут по жизни маршем". И она меня абсолютно сбила с нарезки. Это была уже песня, это было настоящее. Когда через молоденького парня, его голосом проступает столь грандиозная штука, - это всегда чудо. Такое со мной случалось очень редко, и эти радостные моменты в жизни я помню и ценю. Это и определяло наши отношения. Я любил его как носителя этого духа, который через него говорит, и просто как человека. И то, что говорило из него, мне было очень дорого, потому что это говорило и из меня тоже. То есть он сказал то, что, может быть, мне самому хотелось бы сказать, но у меня такого голоса нет, а ему он был дан, и голос без ограничений, голос настоящий. И этот голос говорил со мной всю Витькину человеческую жизнь".
Два первых Альбома Кино "45" и "46" записаны Виктором Цоем при помощи БГ и музыкантов тогдашнего Аквариума.

С лидером группы "Алиса" Константином Кинчевым Цой познакомился на четвертом рок клубовском фестивале в ДК "Невский" (весна 1986-го). Кинчев вспоминает: "У меня тогда билета не было, и он предложил пройти по его билету. Мы написали на нем "на 2 лица" и прошли. Уже не помню, кто тогда играл. После концерта поехали к кому-то в гости, там выпили, песни попели... Вообще он относился ко мне с большим интересом, ну и я, соответственно, к нему. Цой в Москве очень замкнуто жил, и я чувствовал, что для него я там как глоток воздуха был. Когда ни позвоню ему, он сразу - раз! - и приезжает. Но мы и Москве так же общались: приедет он, выпьем, и песни друг другу поем. Ну и говорили, конечно, как есть". (Из воспоминаний Константина Кинчева).

"Я собирал не музыкантов. Прежде всего - друзей. А как же иначе? Научиться-то играть можно. Каспарян, например, вначале мало что умел, а теперь снимает с гитары куда больше меня", - говорил В. Цой.
У Виктора Цоя было много друзей. Что характерно было для многих рок-музыкантов 80-х, он не отделял друзей от музыки. О своем отношении к друзьям Цой говорил сам в одном из интервью. На вопрос - чувствуется ли, что в группе Цой лидер и "цементирующее начало"? - он ответил: "Мы все друзья, гораздо больше времени проводим вместе вне работы (как не люблю это слово - "работа"). То есть, в некотором роде, больше развлекаемся, чем занимаемся делом. Мы просто все друзья, и так получилось, - Цой улыбается, - что мы еще и играем".

"Начальник камчатки" и "Это не любовь" - дети эпохи подпольного рок-н-ролла. Начались гонения на рокеров, попытки официальных властей и пропаганды выставить их врагами народа и носителями антисоветских и антисоциальных идей. Рок-н-ролл ушел в подполье, но от этого лишь приобрел ореол романтики и свободолюбия. И как ни парадоксально это звучит, именно этот подпольный период знаменует самый большой рассвет рок-культуру, особенно в Петербурге.
Цой был на пять-шесть лет моложе Макаревича, Гребенщикова и иных мэтров подполья. Эти пять лет, означали разность эпох, различие стилей. В его музыке никогда не было той лихой размашистости, той вольной страсти, которая типична для команд семидесятых годов. Его песни сдержаннее и строже. В них нет громкой, вызывающей и так типичной для хиппи 60-х, похожей на манифестацию, любви, но есть одиночество, которое он сумел выразить одной краткой строкой: "Я один, но это не значит, что я одинок".

Яркий образ Цоя… Образ жизни: изгой, сам, по своей воле ушедший на дно, отвергнувший все советские блага. Вписаться в то, что считалось нормальной жизнью, Цой не мог. Изгой обрел некоторую стабильность лишь на самом дне, там, откуда ниже опуститься было уже нельзя. Это - кочегарка, куда Цой устроился кочегаром. В этом легендарном месте, прозванном "Камчаткой", Цой чувствовал себя свободным человеком. Сюда приходили к нему друзья, здесь лилось рекой вино, и было весело. И здесь, озаренный пламенем сгоравшего угля, кочегар "Кино" писал свои песни и придумывал аранжировки.

Музыка "Кино" настояна на желании перемен. В конце восьмидесятых, когда ледник сдвинулся, оказалось, что огромная страна движется навстречу переменам именно под песни Цоя, звучащие с каждого кассетника.
Пожалуй, песня бездельник - лучшее отображение этого образа, образа человека так и не сумевшего стать частью советской машины: Потом, Виктора стали приглашать с друзьями на нечастые концерты на квартирах - "квартирники", "Витя, сколько же ты на них (на квартирниках) зарабатывал?" - "Ну, рублей пятнадцать".
Многие считают, что перелом в творчестве и характере Цоя произошел после альбома "Ночь", который сделал Кино по настоящему известной группой. Именно с тех пор Цой все сильнее старается соответствовать имиджу рок-звезды (несомненно, правда, что в советском, я бы даже сказал, наверное, совковом, понимании этого статуса). Он стал думать о своем имидже (что в те годы для рок-звезд было не просто немыслимым, а даже скорее оскорбительным), зарабатывать огромные для советского человека того времени деньги. Однажды он обмолвился в интервью с долей пафоса: "Мы сейчас популярнее Ласкового мая". Коллеги по рокерскому цеху восприняли это как издевку... Именно тогда, между многими из них и Цоем, возникло непонимание, некоторые (Е. Летов например) не стеснялись и открытой критики.

Киномания охватила всю страну после фильма "Игла" и альбома "Группа крови". Песни знала вся страна – и подростки в подъездах, и школьницы, и интеллигенция… Появившаяся популярность со всеми ее атрибутами (многими до пошлости искаженными советской действительностью тех лет) сильно изменила Виктора Цоя. Многие рок-гуру вроде БГ или Кинчева и сейчас скромно отшучиваются, когда их зовут звездами, а Цой смело говорил да я звезда. Да я гастролирую, да я хочу заработать много денег, да я хочу быть знаменит, да я слежу за своим имиджем. Это рождало непонимание со многими коллегами, друзьями… Он оставался спорным и неоднозначным, но при этом всегда оставался честным, всегда оставался собой. Это был его собственный путь в рок-музыке, путь Дракона как о нем отозвался БГ, после его смерти.

"Для многих Виктор был звездой, любимым артистом, а для меня он был самым близким другом. Я познакомилась с ним в 1984 году. Он был тогда застенчивым, замкнутым, говорил медленно, низким голосом. Что-то в нем мне сразу понравилось. Может быть, то, что в отличие от многих других он не пытался со мной немедленно подружиться только потому, что я - американка. Поначалу мы были приятелями, и только со временем он стал одним из моих самых верных друзей. Я помню, как в 1985 году я ему сказала, что рано или поздно он обязательно приедет ко мне в гости в Лос-Анджелес, и мы поедем в Диснейленд, а потом на берег океана. Но он мне ответил, что я не "врубаюсь" и что я очень наивная. Тогда Виктор зарабатывал на жизнь, работая кочегаром, с вечеринок уезжал до часа ночи, чтобы успеть в метро, денег на такси у него не было. Но вот пришла гласность, его стали показывать по телевизору, а в газетах стали писать о выдающемся рок певце Викторе Цое". (Из интервью Джоанны Стингрей).

"Стол, на котором были сигареты и чай. Все было очень скромно. Сидели, молчали, курили, что-то играли на гитарах, так продолжалось несколько часов, и за все время каждый сказал не более тридцати слов. Беспрестанно звонил телефон, однако никого в гости не приглашали. Густав вдруг встал и уехал на вокзал - ему нужно было в Москву. Никакой шумной рок-тусовки, никакого шумного застолья Белишкин не увидел..." - он умел оставаться собой и на заре своей славы.

В его голосе, когда он пел перед танцующим, кричащим, ревущим залом "Хочу перемен", был удивительный невероятный напор. Даже полное отсутствие аппаратуры не останавливало его в жизненном движении. Он давал акустические концерты, пел под гитару.
"Нам за честность могут простить практически все, - сказал Цой однажды, во времена, когда у него уже стали брать интервью. - Но когда пропадает честность - уже ничего не прощают". Он имел в виду здесь не только собственное право говорить о советской действительности то, что он хочет, - но и честность другого рода. Азбучную истину рока кочегар Цой понимал хорошо. Если ты - последний герой, хочешь, чтобы люди верили в твое кино, ты должен не понарошку жить в нем и умереть всерьез.

"...Столкновение автомобиля "Москвич-2141" темно-синего цвета с рейсовым автобусом "Икарус-280" произошло в 12 час. 28 мин. 15 августа 1990 года на 35-м километре трассы Слока - Талси. Автомобиль двигался по трассе со скоростью не менее 130 км/час, водитель Цой Виктор Робертович не справился с управлением. Смерть Виктора Робертовича Цоя наступила мгновенно, водитель встречного автобуса не пострадал..."
Как мало могут отразить сухие строчки хроники!

Он ушел на заре своей славы на гребне волны. От нас ушел последний герой. Но пока мы слушаем его песни, песни этого так и не повзрослевшего кочегара-романтика, он жив и его частичка всегда с нами. Скажем спасибо этому поэту, композитору, музыканту. Спасибо за тот огонь, что он нес в воем сердце, за тот огонь, о котором он пел в своих песнях, за тот огонь, от которого зажигались, и будут зажигаться сердца.
Спасибо тебе Виктор Цой!

Всем посещающим Санкт-Петербург советую посетить могилу В. Цоя и знаменитую кочегарку Камчатку, ныне живой рок-музей В. Цоя и группы "Кино".

Автор - Князь33, соавтор - System_S.
Отдельное спасибо Долине Магов за помощь в размещении статьи.
Спасибо за внимание. Следующая статья будет о Вячеславе Бутусове.